Онкология без лицемерия

23-07-2013

Онкоболезни как и раньше посреди фаворитов и по количеству, и по смертельным финалам. Больше тех, кто поднимет, кто сделает массаж, кто посидит, проводит в туалет, искупает. На Западе пациента в душ ведут в первый после операции день.

Тогда и человек себя по-иному чувствует, организм по-другому настраивается. В Москве каждый год заболевает и регистрируется чуть больше 38 тысяч. Почти 17,5 тысячи умирают.

Сейчас — и это важно — хотя заболеваемость всегда растет, смертность на этом же уровне. За последние годы заболеваемость выросла процентов на 17, а смертность даже немного снизилась. И это самое наилучшее оборудование.

Не считая того, на его приобретение средств потрачено намного меньше, чем, если б оно было приобретено по официальным тендерам. Обычной пример. Мы выстроили корпус, закупили для него российский устройство для реанимации: простой, ультрафиолетовый стерилизатор.

Он нам приглянулся, и мы приобрели восемь таких стерилизаторов. Итак вот, один таковой устройство по тендеру был поставлен нам за 42 тыщи рублей, а восемь мы приобрели за 112 тыщ рублей. Другими словами по 14 тыщ каждый.

И все так как брали без посредников на средства благотворителей.
На Западе благотворительность очень всераспространена. Там люди, которые в нее вкладывают средства, имеют налоговые льготы. Не считая того, их уважают, их почитают.

У нас никто льгот не имеет. А вот проблем — за благое, если угодно, за святое дело, — иногда сколько угодно. У налоговой инспекции сходу «стойка» на благотворительный фонд, сходу подозрения, злопыхательство.

А ведь это подвижники, которые не отыскивают своей выгоды, а только стараются посодействовать нездоровым. Такое можно и необходимо только приветствовать.
Самая доступная — 1-ая стадия

Сколько стоит исцеление онкологического хворого?
Анатолий Махсон: От 30 тыщ до 10-ов миллионов рублей. Находится в зависимости от стадии заболевания. Пациента, у которого ранешняя стадия опухоли, довольно прооперировать, и человек поправился.

В таких ситуациях довольно 40-70 тыщ рублей. Другое дело, когда запущенная стадия. Когда не считая операции нужно использовать способы лучевого воздействия, химиотерапии.

Здесь растраты до бесконечности. Недавнешний случай. У хворого рак легкого.

18 месяцев он получал продукт ценой 108 тыщ рублей на три недели исцеления. Посчитайте, во что оно обошлось: 18 месяцев — более 2 миллионов рублей. И это не самый дорогой продукт.

У нас был нездоровой, которому продлили жизнь на три года. Обошлось это в 350 тыщ баксов. Часть средств привозили друзья. Часть платило создание, на котором он работал. Не применяем.

Почему? Да так как каждую пластинку после снятия надо сдать: для учета наркотических средств. За «не сдание» могут и подсудное дело возбудить. И что делать тому, у кого нет денег? Это ужасно!

Это аморально. С этим надо бороться. Но что есть, другими словами. К примеру, хорионэпителиома матки.

От этой злокачественной опухоли ранее 95 процентов дам погибали. Сейчас лекарства лечат 98 процентов дам. Более того, после такового исцеления они могут рождать.

Но это очень редчайшее болезнь. А если брать массовые заболевания, то здесь, в главном, все находится в зависимости от стадии, здесь речь о продлении жизни. И продление жизни стоит очень недешево, в особенности когда требуются современные препараты и долгое исцеление.

В США на здравоохранение тратится 2 триллиона баксов в год. Из их кое-где процентов 40-45 — это растраты страны. И процентов 55 — средства добровольческого мед страхования. У их практически две программки. Для неимущих и пожилых людей — средства страны.Почему не идет?

Анатолий Махсон: Так как ни пресса, ни телевидение, ни общественное мнение на это не нацеливают. За границей принято: узнаваемые люди говорят, что у него была опухоль, что он прошел курс лечения. У нас же мало кто знает об успешном лечении, излечении.

Зато, если человек умер от рака, известно всем. Так оно недешево. Есть препараты, без которых нездоровые будут дохнуть. Такими продуктами мы обеспечиваем стопроцентно. Я в онкологии Москвы с 1972 года.

И могу сказать, что в последние два года благодаря программке модернизации на онкологию столько средств, как на данный момент, ранее не выделялось. К примеру, сейчас все дамы, которым при раке молочной железы показан герцептин, у нас этот продукт получают.

Цена годичного исцеления одной дамы миллион двести тыщ рублей. Это примерно на 20 процентов наращивает пятилетнюю выживаемость.Онкология, к сожалению, из таких отраслей медицины, где распространены взятки, поборы. Власти города пытаются навести порядок?

Анатолий Махсон: Вопрос очень актуальный. Но должен быть адресован не столько власти, сколько правоохранительным органам. Считаю, что в этом позорном явлении огромная вина общества. Мы зарабатываем приблизительно 100 миллионов рублей в год.

На заработную плату уходит 11 процентов. Другие на лекарства, расходные материалы. Тот, кого мы не можем вылечивать безвозмездно, пишет «информированное согласие». Официально идет в кассу, платит средства. Получает квиточек, получает помощь.

Из этих средств платим 25 процентов медику, который провел исцеление. И все отменно, без унижения, недомолвок.
Что же это все-таки за категория людей, которых вы не сможете вылечивать безвозмездно?
Анатолий Махсон: Приходит человек. Его проконсультировали.

Разумеется, что ему требуется компьютерная томография. И мы должны знать, кого вылечили, у кого рецидивы. Другими словами необходимо диспансерное наблюдение. В идеале так должно быть. Это значит, что там не владеют онкологией.

За границей, как и у нас, есть очень грамотные клиники. Но о них надо знать.Но раньше-то обходились без их…
Анатолий Махсон: Не обходились! Просто криводушно закрывали глаза на их подпольное существование.

Современное исцеление, а все справедливо желают получать только такое, стоит недешево.Что, по-вашему, идеальная онкологическая служба?
Анатолий Махсон: Идеала не бывает. А нормальная — это сначала профессионалы, которые хорошо относятся к больным.

Это когда есть необходимое диагностическое оборудование и лекарства, чтобы лечить.
Это бесчеловечно!
Анатолий Махсон: Бороться с наркоманами, с наркоманией, а не с медицинскими наркотиками. Сейчас есть очень эффективный обезболивающий препарат — пластырь дюрогезик.

Он трое суток обезболивает. Он должен сам платить средства на работе, должен страховаться. Тогда и ему не придется платить за то же компьютерное исследование. Чудес не бывает!

Даже очень богатое правительство не может позволить полностью бесплатную мед помощь. Не нужно двуличничать. Оно противопоказано врачеванию.

Онкозаболевания опережают сердечно-сосудистые по количеству?
Анатолий Махсон: У онкологических 2-ое место в мире, в Рф, в Москве. В 2011 году в Рф в первый раз выявленных заболевших было больше полумиллиона.

Около 290 тыщ умерло от злокачественных опухолей.Анатолий Махсон: Либо. Исцеление может достигать миллионов рублей. Наше здравоохранение, к огорчению, не в состоянии нести такое бремя расходов.

Если поглядеть «тяжелое» оборудование в 62-й поликлинике, то больше чем на 10 миллионов баксов оно приобретено на средства спонсоров. Это говорит о том, что выявляем раньше и лечим лучше.
Российская женщина, у которой рак груди, живет 3-4 года.

А немецкая с этим же диагнозом 12 лет. Сколько, по-вашему, может прожить человек с онкодиагнозом?
Анатолий Махсон: Все находится в зависимости от стадии выявления болезни.В Москве такое есть?

Анатолий Махсон: Смотря с чем сравнивать. 90-й год, 91-й год, 62-я онкологическая больница. Ни одного аппарата ультразвуковой диагностики, ни одного эндоскопа, ни монитора…

Ничего нет. Даже ниток, шовного материала под конец не было, шить было нечем. Я уже не говорю про мониторы, про наркозные аппараты. Теперь у нас три компьютерных томографа, ядерный магнитный резонанс, ангиограф.

Кстати, ядерно-магнитный резонанс, ангиограф и компьютерный томограф нам подарили — не город купил. Другие — добровольческое мед страхование. Нам такие суммы не снились. Потому, естественно, мы не можем себя ассоциировать с ними.

Но даже США, даже при таких вложениях, не может позволить стопроцентно обеспечить современное исцеление. И появляется безысходность. Конечно, когда человек пришел в четвертой стадией рака желудка, надеяться на успех нельзя.

А если мы оперируем раннюю стадию такого же рака желудка, то прогноз иной. И не только лишь по этой локализации.
В Москве есть возможности выявления рака на ранней стадии?

Анатолий Махсон: Для молочной железы — есть. А эта локализация на первом месте среди всех видов рака и у женщин, и у мужчин. На втором месте колоректальный рак, рак прямой кишки. На третьем месте — опухоли кожи, меланома.

На четвертом — рак предстательной железы. Рак легкого ушел на пятое место, желудка — на шестое.
Все здания приспособленные, постройки довоенной. Условия жуткие.

Ремонт не проводился десятилетиями. Второй этап реорганизации: все диспансеры становятся поликлиническими отделениями стационаров.
Вы сказали: будут поставлены компьютерные томографы. Это безумные деньги.

Никогда такового не было.
Про средства
Раз мы не можем полностью обеспечить бесплатную мед помощь, то честнее прямо об этом заявить, обнародовать прейскурант . Отпадет необходимость брать и платить из-под полы.

Анатолий Махсон: У нас есть платные услуги. Раньше профессия врача считалась гуманной, почитаемой, престижной. Теперь же в сознание людей буквально внедряется, что главные коррупционеры врачи и учителя.

Но это нонсенс, когда профессор, заведующий отделением в крупном онкологическом центре, получает в лучшем случае 14 тысяч рублей. На такие деньги жить нельзя. Понимаю, это не оправдание.

Поборы в нашей профессии — огромная беда. Хорошо, если у кого-то есть возможность заплатить. Но у нас более половины пациентов — люди пенсионного возраста. Нельзя сказать, что если мы этот продукт не дадим, то человек умрет.

А если дадим, то он поправится. Есть патологии, которые можно вылечить. Надеюсь, у нас в больнице такого нет. Я предупредил: если узнаю, что такое есть, то человек может сразу уходить.

Станислав Садальский написал о том, как он проведал Римму Маркову в онкодиспансере на Бауманской, и какой ужас он увидел…
Анатолий Махсон: Заведения разные. Садальский снял то, что увидел.

В диспансере очень квалифицированный коллектив. Но организованный в 1946 году, он сейчас в тяжелейшем положении.Можно ли обратиться в поликлинику, попросить сделать онкотест. И что же все-таки это такое онкотест?

Анатолий Махсон: Нет онкотеста. Вы спрашиваете, по-видимому, про опухолевые маркеры. Но специфических маркеров нет. Чего мы пока не даем.
На Западе пациентов иногда даже на другой после операции день выписывают.

И правильно делают. Ранее не было таких, как на данный момент химиопрепаратов, не было мониторов, компьютерных томографов и т.д.. Естественно, возможно обойтись без молекулярно-биологической лаборатории и работать, как работали 20 годов назад. Безвозмездно.

Вот рак молочной железы, первая стадия. Прооперировали и 91 процент женщин вылечили. И получили 90-процентную выживаемость. Но если выявлен на второй стадии, то будет 70 процентов, на третьей — 50 процентов, на четвертой 18. Такая статистика, такое соотношение стадий.

Нужно, чтобы люди шли на раннее выявление, на профосмотр. В Москве сейчас 86 маммографов. Значит, любая женщина может прийти и бесплатно сделать маммографию.

Раньше потребность в искусственной вентиляции была равносильна смерти. Сейчас есть больные, которые после 45 дней искусственной вентиляции, уходят домой. Есть девочка, которая 45 дней пролежала на искусственной вентиляции, потом поступила в институт.

Потом пришла к нам показаться — веселая, хорошая. Это все оправдывает. К сожалению, не у всех есть спонсоры, не все вкладывают деньги туда, куда надо.

Сейчас будет переоснащение в больнице за счет средств модернизации здравоохранения: таких средств не выделялось никогда ранее.
Два в одном флаконе
Сейчас в Москве объединяют диспансеры с больницами. Ваш комментарий.

Анатолий Махсон: В России — это все признают — была создана добротная онкологическая служба, основа которой диспансер. Наши больные зачастую лечатся годами. Ее можно сделать безвозмездно по месту проживания. Но часто на нее очередь. За средства очереди нет.

Сколько стоит это компьютерное наслаждение?
Анатолий Махсон: Находится в зависимости от того, какая зона обследования, употребляется ли контраст. Москва — 12-миллионный мегаполис. И нет такого диспансера, который мог бы обеспечить всю онкологическую службу города.

В 40-е годы был создан Бауманский диспансер. Но его одного явно мало. Для этого нужен массажист, инструктор физкультуры. Надо, чтобы у пациента в голове зафиксировалось: дома-то будет не хуже.

Надо поменять структуру помощи. Чтобы врачей и сестер было не одинаковое количество, чтобы среднего медперсонала было значительно больше. Открыли 3 окружных диспансера. Но в них нет возможностей полного обследования. Пациент вынужден обращаться в диагностические центры.

Потом он возвращается в поликлинику, записывается на прием к онкологу. Идея в чем? В каждом округе создается один диспансер.

Это амбулаторное подразделение должно быть оснащено по единому типу — компьютерный томограф, рентгеновский аппарат, современные ультразвук, эндоскопия. Больной должен именно туда прийти, его там должны достаточно быстро обследовать.

В поликлинике могут с ними просто не согласиться. Кроме того, мы не знаем, что у них с лекарствами. В поликлинической сети онкологических препаратов почти в 10 раз больше, чем в стационарах. Когда я пришел в больницу, в ней было 700 коек. В год лечили 5,5 тысячи человек.

Теперь у нас 580 коек. В прошлом году пролечено 16 тысяч больных.
Ждет еще пару недель.
Еще одна более важная проблема. Мы, выписывая больного из стационара, даем соответствующие рекомендации поликлинического наблюдения.

Но это не значит, что им будут следовать. Единственное, где более-менее о них можно говорить, — это относительно предстательной железы, о так называемом ПСА (простат специфический антиген). Есть отдельные маркеры, которые могут увеличиваться при разных опухолях.

Но даже, если он у вас положительный, это не значит, что есть рак. А если он отрицательный, не значит, что рака нет.
Откуда?

Анатолий Махсон: Город покупает. Утвержден табель оснащения нашей службы. Не могу сказать, что все сможем сделать в этом году. Но перспектива именно такая. Еще одна идея.

Сейчас не понятно, кто где лечится. Невозможно понять, сколько, какую именно химиотерапию получает пациент в диспансере.На Запад!?
Оправдано ли хождение за три моря за онкопомощью?

Российские стандарты ее оказания отличаются от зарубежных?
Анатолий Махсон: В грамотных учреждениях нет. Лично я считаю, что нет необходимости отправляться за рубеж лечить рак.

Но ведь и за границей надо обращаться именно в грамотные учреждения, а не в любые. Всегда надо знать, где успешно лечатся злокачественные опухоли. В 62-й они уже есть.

Сейчас устанавливаем базу данных, чтобы знать, какие больные, в какой стадии болезни, какие требуются препараты. Надо модернизировать канцер-регистр. В него собираются данные обо всех больных со злокачественными опухолями. Мы через это прошли.

Но теперь уже и не представляем, как можно работать по-другому. Благодаря этой системе у нас в больнице пропускная способность увеличилась почти втрое. Деньги на модернизацию здравоохранения выделены немалые.

Лишь на компьютеризацию почти 3 миллиарда рублей Естественно, необходимо менять отношение к пациентам: грубости, невниманию, мздоимству не место в лечебных учреждениях.
Неужели пухлые многотомные истории болезней с потерянными снимками уйдут в прошлое?

Анатолий Махсон: У нас их уже нет много лет. Не все и не вдруг принимают новую систему. Почти невозможно понять, где, какие лекарства есть, где их нет.
Это боль в голове главного онколога столицы?

Анатолий Махсон: Знаете, почему я согласился стать главным онкологом? Так как новый руководитель столичного департамента здравоохранения Леонид Михайлович Печатников клиницист, который не понаслышке знает, что поликлиника не должна существовать отдельно от стационара, что она должна работать на стационар, должна быть с ним связана.

И вообще хорошо, когда за все это отвечает кто-то один. Сейчас идет реорганизация онкологической службы. Он приходит на прием, врач заводит на него карточку.

Направляет на консультацию к гинекологу (урологу, проктологу) и тот заводит еще одну карточку. Какая уж тут статистика, какое уж тут планирование! Потому переходим на электронные истории болезни.

И это при том, что общеизвестно: медицинские наркотики по определению, не могут применяться наркоманами. Наркоману нужна большая доза в короткое время. А пластырь в течение трех суток всасывается.

Но нашелся какой-то идиот, не побоюсь это сказать, который заявил, что наркоманы могут извлекать из дюрогезика фентанил. Заставил бы учиться. А это была хирургическая клиника. И это не значит, что она плохая.

В среднем от 2 до 7 тыщ рублей. Платные услуги должны быть. Они должны быть легализованы, как принято сейчас гласить, прозрачны.
Наивно рассчитывать на то, что в любой зарубежной клинике будут хорошо лечить злокачественную опухоль.

Онкологические болезни, особенно в последней стадии, приносят тяжелейшие страдания. Пациент мучается от болей, но ему не назначают обезболивающие препараты, особенно те, в которые входят наркотические вещества…
Анатолий Махсон: Это беда.

Я назову цифры, которые потрясают. Есть нормативы обеспечения обезболивающими препаратами на 100 тысяч населения. В Германии это 19 тысяч ампул. Во Франции — 9, в Греции 4 тысячи. В России — вдумайтесь! — 107 ампул.

Там счет на тысячи, у нас на штуки.
А за современный уровень необходимо платить.
Но на Западе это оправдывается страховкой.

А наша страховка?
Анатолий Махсон: Об этом и нужно писать, гласить! На Западе совсем верно: мед помощь неимущим, пенсионерам оплачивает правительство.

А если человек работает, у него должно быть добровольческое мед страхование. Часть он получал безвозмездно.
Исходя из убеждений денежных способностей, какой процент заболевших раком может получить квалифицированную помощь?

А если у человека нет средств?
Анатолий Махсон: Квалифицированную помощь может получить большая часть. В главном дорогостоящие препараты не лечат, но продлевают жизнь.

Мой заместитель по хирургии профессор Николай Павлович Забазный был в командировке в Бельгии. Он рассказывал, что смотрел там пять операций. Три из них просто не нужно было делать.

А за две, если б так оперировали в нашей больнице, он таких хирургов как минимум год к операционному столу не допускал. Да это будет втрое, в десять раз дороже, чем героин! Так как нужно специальное оборудование, чтобы из этих пластинок что-нибудь извлечь.

Вот и не выписываются эти пластинки: ни в больницах, ни в поликлиниках, ни в хосписах. Нарушены все медицинские принципы. Представляете: умирающая от рака бабуля.

Боли жуткие. Но чтобы получить лекарство, близкие должны ее привезти, дабы взглянул на нее врач, и выдал препарат. Бред!

На одном из совещаний по борьбе с наркоманией я спросил: скажите, пожалуйста, есть ли вообще случаи наркомании на медицинских наркотиках? Нет таких случаев. Не существуют. Очевидно, что надо менять законодательство по использованию обезболивающих средств в медицине.

Пока же, насколько мне известно, собираются ужесточить ситуацию: помещения, в каких хранятся наркотики, предлагается оборудовать бронированными стеклами. Появится некая фирма, которая за десятки миллионов будет ставить эти бронированные окна.

Представляете, какие это деньги! А главное зачем? Кто-то заработает на очередной борьбе с наркоманией, а больные так и будут мучиться.

В Москве возможен достойный уход онкобольных?
Анатолий Махсон: Сейчас в каждом округе, кроме одного, есть хосписы — их 8 на 240 коек. Задача хосписа подобрать схему лекарственного лечения и дать лекарство.

Думаю, что если б было нормальное обеспечение обезболивающими препаратами, то человек мог бы находиться дома, мог бы достойно дожить, достойно уйти. Но все равно не должно быть такого, что увидел Садальский. Для этого не требуется капитальных вложений.

Требуется добрая воля руководства учреждением — финансирование-то приблизительно везде одинаковое.
Нам необходимо заниматься ранней выпиской. Это специальная система, к которой надо готовиться.

Нужно, чтобы человек в первый день после операции прошел вокруг кровати. Появилась 62-я больница. Тоже мало. Создали 21 онкологическое отделение в поликлиниках.

Опять мало. Можно ли поменять ситуацию? Об этом на «Деловом завтраке» гласил главный онколог Москвы — главный доктор столичной онкологической поликлиники N 62 доктор Анатолий Махсон.

Филантропы без льгот
Диагностика, исцеление, реабилитация онкологических пациентов из числа самых дорогостоящих. Без благотворительности онкослужба обойтись может? Либо…
Мы не говорим про всех пациентов.

Но 60-70 процентов из них могут уходить домой заметно раньше.
цифра
3 миллиарда рублей выделено на компьютеризацию здравоохранения
8 хосписов на 200 коек в Москве
19 тысяч ампул обезболивающих средств положено в Германии на 100 тысяч населения.

В России — 107 штук ампул
Медицина 2.0 (www.med2.ru)

Читайте также: