Российские врачи не боятся подписывать Декларацию независимости

25-12-2013

Российские врачи не боятся подписывать Декларацию независимости
Декларацию независимости русских докторов, размещенную медиками Тарусской поликлиники Максимом Осиповым и Артемием Охотиным, за неделю подписали 1 500 докторов со всей Рф. «Большой Город» решил побеседовать с подписантами из провинций о том, что происходит в их поликлиниках и больницах.

Сергей Ростиславович Логинов, участковый терапевт, Городская поликлиника №2 (город Златоуст, Челябинская область)
«В декларации говорится о том, что докторы несамостоятельны, что на их оказывают давление. И вправду, у нас повсевременно проводятся какие-то проверки: и от министерства, и от страховых компаний.

Эти люди не вылезают из поликлиник, инспектируют карточки. За какие-то недостатки, отличия от эталонов, инструкций, приказов — штрафы. Нас пока штрафуют косвенно, хотя неких докторов штрафуют впрямую.

Косвенно — это когда берут средства с больницы, которая позже не может приобрести некий инвентарь, реактивы для анализов, лишает докторов премии и т.д., при том что мы получаем 15–16 тыщ за месяц, а некие и меньше. Нас инспектируют 2–3 раза за месяц точно: шаг на право, шаг на лево — расстрел.

Наши страховые компании инспектируют это постфактум. А задним мозгом все крепки. Естественно, в таком случае можно отыскать все что угодно.
«Существует указание начальства не гласить нездоровым о лекарствах, которыми мы не можем обеспечить.

А вообщем, грустно: профессия ведь увлекательная, умственная, творческая.
Доктора понимают, что могут быть наказаны, но они не в состоянии повсевременно держаться эталонов. У нас периферия, и здесь дела обстоят не потому что в Москве.

Вот, к примеру, уже полгода в нашей поликлинике нереально сделать флюорографию и рентгеновские снимки. Какие-то анализы то можно сделать, то нельзя. Приходится нездоровым предлагать договариваться с другими поликлиниками Златоуста.

Но там справедливо могут отказать. Некие другие исследования тоже не всегда удается сделать: нет оборудования либо оно на ремонте, нет спеца — он один в поликлинике и отправился в отпуск либо на обучение.

В заполнении различных справок, бланков, направлений для консультации в поликлинике либо клиническом центре есть масса сложностей. Объемы всех нужных документов очень огромные.

Выходит, что докторы на периферии не заинтересованы в том, чтоб направлять пациентов на какие-то особенные исследования: оформление бумаг очень трудоемко. В конечном итоге оборудование простаивает.
Думаю, просто этой власти не нужны врачи — ей нужны силовики»

Я работаю в амбулатории, а раньше в этом здании была 25-коечная больница. В конце 1990-х ее сократили и сделали амбулаторию. Но я считаю, у нас не та ситуация, чтобы ликвидировать стационар: больного гораздо сложнее лечить, когда он лежит у себя дома.

Она, по сути, очень недоработанная, сырая. Но если рассматривать ее как сигнал для докторов, чтоб собраться и сделать более обмысленный документ, то да, мысль не плохая.

Не думаю, что за такое мое мировоззрение, за критику мне угрожают какие-то репрессии: наша администрация, наши доктора с вебом не дружат. Например, у нашей поликлиники есть веб-сайт, но он в совсем застойном состоянии: каким его сделали пару лет вспять, таковой он и есть сейчас».

Виталий Юрьевич Мишанин, анестезиолог-реаниматолог, Лискинская центральная районная поликлиника (Воронежская область)
«Я не боюсь, что ко мне применят какие-то санкции за подписание декларации. Схожих случаев не знаю, ну и очень не много осталось докторов, чтоб с ними так поступать.Сложно сказать, почему такая ситуация с кадрами.

Как бы Иркутск недалеко, и институт там есть. Начальство знает о наших проблемах, к нам приглашают специалистов, предлагают им квартиры, подъемные — никто не хочет ехать. Хорошо говорят о врачах только один раз в году, когда вручают премию в День медика.

Все другое время мы последние сволочи.
В 2006 году была хорошая программа — мы по нацпроекту получали транспорт. Впервые за новейшую историю России парк был так обновлен.

Кто-то меня обвиняет в том, что такие больные ходят и всех заражают, но я делаю все, что в моих силах: хожу к ним по возможности с милицией, а толку нет. Однажды на такого пациента подали в суд, его доставили в стационар, а он оттуда сбежал и поехал на электричке домой.

Я недавно был в Иркутске — там, говорят, те же проблемы.
Слава богу, никого из моих знакомых не осудили.
Я считаю, что эталоны необходимы, но все таки не такие, которые бы очень строго регламентировали деяния.

Ведь приходится вылечивать не болезнь, а человека. Конечно, больным это не нравится, они начинают жаловаться. Причем жалуются не на недостаток медикаментов, а на то, что мы якобы не хотим лечить.

Некоторые больные приходят без полиса, хотят, чтобы мы оказывали им помощь бесплатно. Спецам старенькой закалки, которые привыкли работать с человеком, приходится идти, на самом деле, на должностной подлог.

Очень многие докторы пишут для страховых компаний историю заболевания потому что необходимо, а нездоровой лечится потому что доктора считают нужным. Различия могут быть в назначениях препаратов, исследовательских работ, дозировок, сроков исцеления.

В Израиле, где я был, страховая компания участвует в процессе работы доктора с пациентом, ее эксперт подписывается под каждым диагностическим мероприятием, предназначением исцеления. В работе участкового терапевта творчество полностью выхолощено — одни сплошные бумажки.

Это нестерпимая обстановка для практических медиков. Я каждый денек думаю о том, чтоб уйти из профессии, но вы не осознаете, как трудно в городке отыскать работу. Но такое рвение у меня есть издавна.

Были времена, когда мы гласили родственникам о таковой способности. Но позже они шли в страховую компанию либо даже в прокуратуру, предъявляли счета. Другими словами мы с наилучшими побуждениями обращаемся к родственникам, а позже получаем по шапке от начальства»

Оборудования, в принципе, на данный момент полностью довольно. Но нередко не хватает шприцов, обыденных стерильных перчаток, наборов для катетеризации центральных вен, многих медикаментов. С последними дела на данный момент обстоят отвратно.

Приходится сберегать, как-то выходить из положения. Ранее медикаменты закупались просто: необходимо что-то — поехали, приобрели. А на данный момент все, что дороже 100 рублей, приобретается через тендеры. Это долгий процесс.

Но все учитывать нереально, потому и появляются провалы в обеспечении.
Пациентов мы не нагружаем, вылечиваем их тем, что имеем. Существует указание начальства не гласить нездоровым о лекарствах, которыми мы не можем обеспечить.

В области как-то пытаются это делать, но кардинально ничего не меняется. Все упирается в недостаточное количество средств.

А вот с медикаментами у нас не возникает проблем.Марина Викторовна Алексеева, хирург, Центральная городская больница (город Лесозаводск, Приморский край)
«Когда я 9 годов назад поступала в медакадемию, у меня были романтические настроения, я хотела помогать людям. И сейчас профессией я довольна: мне нравится лечить больных, видеть их счастливые лица.

Но руководство здравоохранением вызывает у меня неприятные ощущения. В малых городках, центральных районных стационарах это категорически запрещено.
В нашей поликлинике штат укомплектован.

Из районных больниц области она, пожалуй, одна такая. Просто у нас город юный, и администрация заинтересована в его развитии, обеспечивает докторов квартирами, лояльно относится к специалистам».
Такой человек должен лежать иногда не меньше 20 дней.

А мы по стандартам не можем его столько держать. Поэтому мы на бумаге его выписываем, а потом «кладем» по новой, с другим заболеванием. Кстати, на заполнение различных бумаг в соответствии со стандартами уходит практически 50 процентов моего рабочего времени.

Когда я обучался, я свободно подрабатывал медбратом, и в хирургическом отделении мне удавалось время от времени проассистировать либо даже прооперировать. На данный момент же студент не может устроиться в качестве медбрата либо медсестры.

А если и есть некий таковой закон, то я с его реализацией не сталкивался. Профессиональные, трудолюбивые ребята, естественно, с течением времени набираются опыта, но уже после института, другими словами теряют драгоценные годы, хотя могли бы это все освоить еще в вузе.

Кадры у нас укомплектованы чуток больше чем на 60 процентов, на 16 участков 6 терапевтов. При всем этом необходимо проводить диспансеризацию работающего населения.

Таковой дефицит работников возникает из-за того, что студенты после окончания института и получения дипломов растекаются в фармацевтические, парамедицинские компании, становятся медицинскими представителями, уходят в частные клиники.«Кадры у нас укомплектованы чуть больше чем на 60 процентов, на 16 участков 6 терапевтов»
Районные лечебные учреждения скатываются к тому, что оказывают только экстренную помощь, отправляют больных в вышестоящие учреждения, хотя могли бы лечить пациента сами: квалификация врачей у нас не хуже.

Но вот с оборудованием, как везде, сложно. Нашему учреждению, например, не хватает томографов, из-за чего есть проблемы с оказанием экстренной помощи больным с нарушением мозгового кровообращения, инфарктами.

У нас нет C-дуги (мобильной рентгеновской системы. — БГ), поэтому операции выполняются травматичнее, чем могли бы. В советское время было положено после института отработать три года по направлению. А сейчас диплом выдается на руки — и вперед.

Разве что иногда заключаются трехсторонние договоры, при которых обучение оплачивается муниципальным образованием или департаментом здравоохранения, и человек потом обязан работать в том учреждении, которое оплатило его обучение. Но такие случаи не очень часты, ими проблему не закроешь.

Мы могли бы сделать лапароскопию, для этого нужна стойка, а у нас она устаревшая — естественно, мы выполняем холецистэктомию общим доступом. В результате послеоперационный период растягивается не на 4–5 дней, а на неделю-две.

Это не вина министерства, а в принципе проблема финансирования здравоохранения: деньги даются до настоящего времени по остаточному принципу. А в Москве себестоимость вызова скорой помощи, насколько я знаю, — 4 500 рублей, у нас — около 1 100 рублей.

Поэтому на столичных станциях не настолько не мало москвичей — в главном работают приезжие, которые целыми бригадами срываются с городов и отрабатывают в Москве вахтовым методом.
Так что разбрасываться кадрами сейчас не очень принято, и я не боюсь, что за мои высказывания, за подпись под декларацией меня как-то накажут.

Или вот у нас есть уазик, в ноябре машине будет 9 лет. Прошлой было почти 15 лет. В советское время автомобили старше 5–6 лет у нас не задерживались. Это однозначно не наша работа.

Очень напрягает та вакханалия, которую журналисты творят на федеральных каналах. Не проходит и недели, чтобы из нас не сделали каких-то монстров. Наших врачей из поликлиники постоянно привлекают в родильное, детское отделения.

У нас не хватает врачей общей практики, давно нет детского невролога — лет 10. Пациентов с неврологическими заболеваниями мы отправляем в область (до Иркутска около 350 км. — БГ).
Хотелось бы, естественно, веровать, что декларация сделает лучше ситуацию, но навряд ли.

Почему я тогда подписал? Просто утопающий хватается за соломинку.
Факт: в нашей медицине необходимо что-то поменять.

Просто у нас тяжело работать, нужно поликлинике отдавать много времени, чтобы получать те деньги, на которые можно прожить (одной ставки не хватит). Зарплаты у нас низкие, и, например, журналы выписывать не выходит: они очень дорогие. Лишь на больницу приходит несколько.

А в скорой помощи довольно непрестижная, грязная работа, поэтому желающих сюда идти особенно нет. Поэтому в главном у нас в отделении сейчас работают те, кто пришел в 1990-е.

Они остаются, так как человеку в 50 лет, живущему в маленьком городке, сложно что-то изменить, открыть свой бизнес. Спрашиваем, почему не вызывают участкового врача, — а зачем, если есть бесплатная скорая помощь?

Участкового нужно долго ждать, потом покупать какие-то таблетки. Сейчас есть еще большая проблема: закрылись все медвытрезвители, и на нас возложили обязанность перевозить пьяных и часто агрессивных людей. Бывают жесткие конфликты.

И до недавнего времени я тут был единственным врачом. Я перфекционист и хочу все знать хорошо. Но если б медицинская наука была статична, ближе к пенсии я, возможно, охватил бы эти сведения целиком. А чтобы знать все в динамике, нужно быть Дунканом МакЛаудом.

Это нереально. Доктор не может хорошо знать больше 2–3 специальностей. Врачами общей практики просто заткнули дырку — по сути на моем месте должно быть несколько специалистов.
Кто-то пальчик дверью прижал, поцарапался — нас вызывают по любому поводу.

Только 30 процентов наших вызовов действительно требуют скорой помощи. В остальном — мы приезжаем и раздаем те же самые таблетки, что есть у людей. Но с другой стороны, это плохо: когда появляется какая-то конфликтная ситуация, не на что опереться.

Выходит, что мы всегда ходим по лезвию ножика. У меня заморочек из-за этого не бывало, но у коллег были конфликтные ситуации с ролью прокуратуры.«Вот у нас есть уазик, в ноябре машине будет 9 лет. Прошлой было почти 15 лет.

В советское время автомобили старше 5–6 лет у нас не задерживались.Иногда пациенты не понимают нас: приходят в больницу, им не нравится, как с ними разговаривает доктор. Но они не отдают для себя отчета в том, чем это обосновано: просто доктора утром загрузили по шейку, потому он не в состоянии даже улыбнуться и по-человечески пообщаться с пациентом.

Так что трудности есть, они в декларации описаны. Но, думаю, на первых порах это ни на что не воздействует. Ну и сами подумайте: вот какая-нибудь бабка, которая живет в низенькой хатке вместе с козами и сыном-пьяницей, приболела слегка — и для нее гораздо лучше будет полежать в больнице, пообщаться со своими сверстницами, чем быть у себя дома.

От одной такой смены обстановки ей станет лучше.
Но денег на стационар в Ильке нет, а госпитализировать в ближайшие больницы невозможно.

Негласно стариков разрешается вообще не класть, в приемном говорят, что коек нет, лечи сам, — прямо до скандала, для кого-то я уже стал личным врагом. Каждый считает, что он переработал, а коллега недоработал. Вся эта злость и конфликты по сути из-за плохого финансирования.

Власти нам что-то дают, но это лишь для того, чтобы не было бунта. У нас даже была возможность использовать то, что мы хотели: нам хватало средств, которые выделялись. Мы даже используем новые методики, закупаем новые препараты.

По крайней мере это было тогда, когда мы были самостоятельной организацией. Но с недавних пор мы не станция, а отделение центральной районной больницы, однако надеюсь, что хорошая ситуация с лекарственным обеспечением сохранится».

Все это я спокойно могу обсуждать со своими начальниками. Нас не притесняют за высказывание своей точки зрения — не переживайте».

Галина Ивановна Никитина, педиатр, детская поликлиника (город Тулун, Иркутская область)
«Врачам в центре работать тяжело, но нам на окраине гораздо тяжелее. У нас минимум врачебных кадров. Думаю, просто этой власти не нужны врачи — ей нужны силовики».

Эдуард Анатольевич Олюнин, врач отделения скорой помощи Вятскополянской центральной районной больницы (Кировская область)
«Не секрет, что из числа тех студентов, которые поступают в медицинский институт, большинство либо сразу, либо года через 2–3 после выпуска из медицины уходит. У нас один бывший доктор работает развозчиком газированной воды и за это получает гораздо больше, чем когда он был врачом.

У моего знакомого сын учился в медицинском институте. Через три года после выпуска никого из его группы не осталось в медицине. Сначала, конечно, из-за зарплаты.

Как прожить на 6 тысяч за месяц? И если кто-то идет в медицину, то в венерологию и наркологию — туда, где действительно водятся деньги. Я хотела один выписать, но это стоит 7 тысяч рублей в квартал. Я не могу себе такое позволить.

Оборудование у нас, в общем-то, есть (поступает по различным программам), но работать на нем некому.В медицине, особенно хирургии, очень важен опыт. С этим не поспоришь. Аппендэктомию я научилась делать в ординатуре.

Ранее, во время учебы в медакадемии, я могла только присутствовать на операциях в качестве зрителя. Существуют стимулирующие выплаты. Чем дальше от Кирова ты едешь сразу после института, тем больше получаешь подъемных денег.

Но немногих это прельщает, если учесть, какая у нас зарплата. Говорится, что на социальную сферу тратится много средств. Но цены на оборудование довольно внушительные.

Это как со сферой обороны: туда уходят огромные деньги, но на них покупают всего 2–3 танка или вертолета.
Дальше скорой не сошлют — есть у нас такая поговорка. Под декларацией я подписался, так как считаю, что все должно быть потому что там написано.

Но я не надеюсь на улучшения. Я вообще очень сомневаюсь, что здравая инициатива что-то изменит.
«У нас один бывший доктор работает развозчиком газированной воды и за это получает гораздо больше, чем когда он был врачом»

В Советском Союзе у нас была одна из лучших служб скорой помощи в мире. Сейчас увеличивается количество фельдшерских бригад, нас переводят на американский стиль работы: схватил, провел реанимационные мероприятия и тащи в больницу — там разберутся.

Придумали водителей-фельдшеров. Это смешно. Хотим ли мы такие нововведения — нас никто не спрашивает.

Служба скорой помощи как таковая фактически уничтожается. Мы действительно превратились в сферу услуг.У нас есть такая проблема: некоторые люди болеют открытой формой туберкулеза и не хотят лечиться.

Если участковый со мной дружит, он поможет доставить такого пациента на осмотр. Если нет, то у меня нет законных оснований и возможности это сделать. Вот едет компьютерный томограф, а рентгенолог один.

В других городах Иркутской области ситуация с кадрами, оборудованием примерно та же».
Сергей Викторович Довгополюк, врач общей практики, Илькинская врачебная амбулатория (республика Бурятия)
«В моем селе около 2 100 жителей.

В этом году к нам приехал только один доктор, а потребность огромная: в поликлинике на 12 участков работает 4 врача. Средний возраст докторов в больнице, наверное, за 50. Врачи трудятся до 70 с лишним лет.

У нас город небольшой, и по ставке не предполагается некоторых узких специалистов, поэтому практически все мы имеем дополнительную специальность, работаем по ней на полставки. Да, в семье не без урода, бывают вопиющие случаи, но в большинстве своем работают нормальные, адекватные врачи, которые действительно хотят помочь людям.

А складывается впечатление, что все врачи — убийцы. И на вызовах к нам соответствующее отношение. На данный момент есть сильно много инструкций и приказов, которые, кажется, пишутся людьми? дальними от практического здравоохранения.

Но любопытно, что приказов и регламентов по нашей службе (я анестезиолог-реаниматолог) нет вообщем. С одной стороны, это отлично, так как мы как бы предоставлены сами для себя и нас нельзя загнать в рамки. Сейчас, правда, все эти машины уже сыплются.

Они изначально были не самого лучшего качества, но хотя бы были. Оборудование тоже устанавливали не всегда подходящее, но сейчас оно работает и, в принципе, нас устраивает. Просто хочется, чтобы эта федеральная программа продолжалась.

Например, был приказ министра здравоохранения Бурятии повысить тарифную ставку, а местные чиновники сделали это с сильной задержкой. В конечном итоге 100 тысяч нам недодали. Мы судились, но без результата.

Уж вот вправду, дорога в ад вымощена хорошими намерениями. В других населенных пт области, как я знаю, дела обстоят фактически так же. Думаю, правда, что в городках покрупнее лучше с обеспечением лекарствами и оборудованием.

К тому же в наших областных поликлиниках родственников пациентов не жалеют: выдают перечень, что они должны приобрести. И со сменой начальников совершенно ничего не произошло. По телевизору все расписывается красиво, но по факту ни мы, ни пациенты улучшений не видим.

Сейчас у нас не хватает очень многих медикаментов, даже простых инфузионных лекарств, физрастворов, не говоря уже об антибиотиках — есть только 7–8 стандартных. Если у нас каких-то лекарств совсем мало, мы их тратим на экстренные случаи, а остальным пациентам, если они могут, советуем приобретать лекарства самостоятельно.

Я лицезрел, как работают докторы за границей. Там медицина обезличена, доктора действуют по эталону: выполнил, что предписано, а какой итог — не интересует. У нас тоже пробуют это ввести, и юным докторам, воспитанным новейшей системой, так же все равно.

Когда врач говорит, что не может это сделать и нужно потратить деньги, его обвиняют в том, что он просит взятку.
Я работаю первый год. Осенью прошлого года мы отправили запрос на то, чтобы я получила допуск к наркотическим веществам.

Ответа до сего времени нет, поэтому я такие препараты не назначаю — приходится просить других врачей это сделать. Наркотические обезболивающие мы стараемся назначать реже. Смотрите: они хранятся в отделении анестезиологии и реанимации.

Их нужно оттуда особым образом получить, применить и списать в отдельном журнале. Ампулы сдаются. Если вдруг одну разобьешь или потеряешь, то это может закончиться чуть не судебным разбирательством.

В стандартах лечения есть такое понятие — «острый аппендицит с осложнением». Осложнение — это инфильтрат, местный перитонит. Пациент в таком случае должен лежать в больнице 11 дней. Для молодого больного этих сроков хватает: он встает на ноги, ему снимают швы.

Возрастным пациентам нередко нужно больше времени. У такого больного иммунитет хуже, плохо срастается брюшная стенка, на восстановление могут влиять сопутствующие заболевания, тот же сахарный диабет.Владимир Петрович Писарев, хирург, заместитель головного доктора, Усть-Лабинская центральная районная поликлиника (Краснодарский край)
«Когда я в 1979 году окончил институт, я был фактически приготовленным спецом.

На данный момент же приходят такие выпускники, что складывается воспоминание, как будто они перебежали лишь на 5-ый курс. Находясь в ординатуре, интернатуре, они не могут без помощи других выполнить очевидную аппендэктомию.

Ну и люди хотят заниматься любимой работой, поэтому врачи работают на полторы ставки, таксуют, содержат скотину, сады-огороды, сдают, продают то, что выращивают. Это не повально, не у всех, но все же такие случаи тоже есть.

В области есть программа служебного жилья, она работает в Кирове и некоторых других городах: молодому специалисту предоставляют двухкомнатную квартиру, он платит за нее не больше 2 000 рублей. Если кто-то из студентов и ассистировал, то благодаря нужному знакомству или другим причинам.

В программе обучения такого пункта не имелось. Но мне кажется, последние год-два в медицинском вузе можно было бы потратить на субординатуру — непосредственно на специальность. А четырех лет книжного обучения по основным специальностям будет достаточно.

Конечно, с трудом верится в то, что декларация что-то изменит. Но я надеюсь, что чем больше человек ее подпишет, тем лучшее действие она окажет. Своим коллегам про декларацию я рассказала — может, подпишут».

Медицина 2.0 (www.med2.ru)

Читайте также: